Читаем без скачивания Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его рука, державшая лампу, тотчас дрогнула, ещё чуть-чуть — и он бы бросил лампу и подбежал. К счастью, Сюаньминь сразу же объяснил ему:
— Жив и здоров, притворяется мёртвым, вот и всё.
Цзян Шинин:
— …Что за спектакль он устроил на этот раз?
Сюаньминь не стал отвечать, широким шагом прошёл в зал и опустил этого Старейшего на стул у стола четырёх бессмертных[92].
Только после этого Сюэ Сянь снял одежды с лица, испустил долгий вздох и сказал:
— Едва не задохнулся.
Цзян Шинин раздражённо поставил масляную лампу на стол:
— Сам напросился, получай.
Он закатил глаза и обратил тёмный призрачный взгляд на Каменного Чжана:
— Это…
До дрожи поражённый его беспросветными глазами, Каменный Чжан проговорил, запинаясь:
— Я просто резчик по камню, зови меня Старым Чжаном или же Каменным Чжаном.
Сюэ Сянь указал на каменный замок, прислонённый к стене:
— Взгляни, его вырезал ты, так?
Бросив взгляд, Каменный Чжан сразу узнал и поспешно закивал:
— Да-да-да, в самом деле — моя рука, узнал, едва увидел.
— Так что… вот такие дела, — Сюэ Сянь развёл руками в сторону Цзян Шинина и сказал: — Он немного связан с человеком, что устроил гробницу на острове Фэньтоу, и как раз кстати у него ещё и есть вещь, которой касался тот человек или его подручный. Подождём, пока Лу Няньци очнётся, пусть он погадает, возможно, сумеет найти зацепку.
— Лу Няньци? — Цзян Шинин остолбенел на миг и только затем ответил на то, что он подразумевал: — Ты уверен, что у него тоже может быть это умение?
Сюэ Сянь кивнул:
— Я думаю, почти наверняка.
Он сидел на стуле и, изнывая от скуки, развлекался тем, что зажигал язычки пламени указательным пальцем, но, не зажёгши и пару раз, вдруг ударил по столу:
— Точно, едва не забыл.
Устроившиеся у стола Цзян Шинин и Каменный Чжан подпрыгнули от испуга и оба повернулись к нему, ожидая, что он выскажет дельную мысль. Однако же в итоге этот Старейший краем глаза пресно взглянул на Сюаньминя:
— Где кушанье, что мне задолжали?
Цзян Шинин: «Да что за?..»
Каменный Чжан: «Айю, матушка моя, так можно насмерть перепугать».
Сюаньминь бросил на него взгляд, тут же обернулся кругом и, выступив из зала, широким шагом вышел за ворота.
Он вернулся спустя время для чашечки чая[93], невозмутимо неся ящик для пищи. Выглядел и держался он так, словно в руках у него была не еда, а цветок лотоса перед Буддой.
Цзян Шинин взглянул на него, затем — на Сюэ Сяня, рассевшегося сбоку лениво и расслабленно, и отвернул лицо.
Всего в ящике для пищи было четыре яруса, где разместилось шесть блюд и тарелочка хрустящего печенья.
Сюэ Сянь окинул всё взглядом: фарфоровые блюдца изящные и гладкие, кушанья тонкие и искусные, выставленные одно за другим на стол, выглядят весьма хорошо и источают ненавязчивый аромат — в самом деле пробуждают аппетит. Вот только…
Вот… только…
Среди целого стола кушаний и с фонарём не найти ни крошки мяса, все они — постные!
Все! Они! Постные!
Да в какой день какой эпохи видели, чтобы дракон кормился травой?
Закатив глаза, Сюэ Сянь рухнул от злости. Новая и старая вражда, наложившись друг на друга, зароились в голове, и смотреть на Сюаньминя ему стало совсем уж неприятно.
Хотя воспоминания Сюаньминя были неполными, привычки, тем не менее, сохранились прежними. В прошлом он, должно быть, не ел мясного и рыбного, может, и вовсе ничего особенно не ел, раз провёл дни без еды и всё ещё был в полном порядке. Словом, отправь его покупать, и он, конечно, не станет брать мясного. В конце концов, Цзян Шинин сбегал ещё раз и принёс несколько шикарных блюд, что уже можно было счесть полноценной пищей.
…
Помимо того случая восемь лет назад, Лу Няньци, пожалуй, не проходил через столь жуткие муки.
Уснув, он проспал, как в дурмане, семь дней. Непрестанно метался между поднимающимся и спадающим жаром, время от времени мутнел сознанием от лихорадки, глубокой ночью мог невнятно прохрипеть несколько слов, иногда это было «отец», иногда — «Шицзю»; как будто пока он не откроет глаз, все события, что уже произошли, никогда не обратятся былью, и те, кого больше нет в живых, будут сидеть у постели и мирно заботиться о нём, ожидая, что он очнётся…
Лишь ночью седьмого дня, как раз когда ночной сторож ударил в гонг, его пальцы наконец дрогнули и он раскрыл глаза.
Из-за того, что он горел слишком долго, глаза его всё ещё оставались налитыми кровью и в свете масляной лампы были покрыты влажным блеском, словно от начала и до конца в них таились слёзы.
— Очнулся? — Цзян Шинин как раз пришёл поправить для него фитиль в лампе и, заметив, что он открыл глаза, спросил: — Хочешь пить?
С этими словами он окликнул в сторону зала за комнатой, подошёл к кровати и снял со лба Лу Няньци пропитанный лекарствами отрез ткани.
Тело призрака поразительно холодное, и когда оно прижалось ко лбу Лу Няньци, тот вздрогнул в ответ, проблески влаги в глазах устремились к уголкам и соскользнули вниз, впитались в краешек одеяла.
— Сегодня ведь седьмой день[94]?..
Остолбенев, Цзян Шинин кивнул:
— Мгм, последняя ночь.
Его горло охрипло, и он на миг прикрыл глаза тыльной стороной руки. Затем, приподняв одеяло и сев, сказал слабо:
— Он ещё здесь? Я буду рядом с ним в последнюю ночь.
Не понять, не было ли это обманом чувств Цзян Шинина, но после того как Лу Няньци, так долго пробыв в забытье, пришёл в себя, даже тон, с которым он говорил, становился всё более и более похожим на тон Лу Шицзю. А когда он встал, Цзян Шинин ещё сильнее убедился, что ощущение не обманчиво, так как Лу Няньци, изначально нездорово худой и маленький, за эти семь дней вдруг вырос примерно на цунь[95]. Он уже не выглядел на семь-восемь лет, а больше походил на одиннадцати-двенадцатилетнего.
Лу Няньци на ощупь вышел из комнаты, утомлённо кивнул собравшимся людям и, направляемый Цзян Шинином, вошёл в другую боковую комнату, закрыл дверь и провёл внутри всю ночь напролёт.
За эту ночь в боковой комнате не прозвучало ни единого звука — ни плача, ни разговора.
Он сказал, что будет рядом, и он в самом деле был, в
